DAVID LINCOLN ♦ ДЭВИД ЛИНКОЛЬН
10.08.1950 [47 Y.O.]
Michael Fassbender

Полное имя персонажа: Дэвид Грант Линкольн

Дата рождения и возраст: 47 лет.

Место рождения: Хили, штат Аляска.
Место проживания: Хили, штат Аляска.

Занятость: Линкольн широко известен на ближайшую округу своими "прямыми" руками и смекалистой головой. Он держит небольшую столярную мастерскую на окраине местности Хили (за Усибелли по Хили-Спер роуд), подрабатывает кровельщиком, бригадиром на стройках, чинит сантехнику тем, у кого для столь важного дела недостаточно ума или с избытком брезгливости. Редко, но все же берется, за малоэтажное строительство, а также занимается мелким ремонтом.

---

"Не говори так. Дэвид Линкольн - хороший человек. Просто в его жизни случилось слишком уж много дерьма, только и всего. Он не заслужил такого к себе отношения."

Дэдвид - четвертый из десятерых детей в семье... В принципе, дальнейшее о его детстве можно даже не рассказывать. Все становится очевидно само собой.
Родился Линкольн в пятидесятом - всего лишь пять лет спустя после окончания Второй Мировой, когда еще ни страна, ни люди не успели придти в себя от увиденного и пережитого, так что крайности сквозили буквально во всем и большие семьи, - настолько большие, что даже нижнее белье передавалось от старших младшим, - были не редкостью.
Родителями Линкольнов, как не трудно догадаться, были люди, прошедшие эту войну от первого для и до последнего. Отец, - Коннор Линкольн, чистокровный Ирландец, - встретил Ольгу Златцеву в полевом госпитале недалеко от Польско-Украинской границы. К моменту освобождения из нацистского лагеря, Ольга успела потерять всю семью и даже стала вдовой - еще совсем девчонкой она обвенчалась с соседским парнем, а практически сразу после того - сбежала в партизанский отряд. Позднее, попав в плен, она узнала, что вся ее деревня была сожжена дотла.

Эту и многие другие истории о военном прошлом дети Линкольнов знали наизусть, но понимать смысл и тяжесть пережитого родителями стали только с годами.

Из десятерых до совершеннолетия дожило лишь шестеро - одного из старших братьев Дэвида насмерть придавило упавшим деревом, другой - заблудился в лесу и не смог из него выйти, потом не стало его младшей сестры, подцепившей какую-то болезнь, от которой во всей Аляске не было лекарства, и младшего брата, что родился слабый и здоровьем и умом, и в шестилетнем возрасте поджег себя в амбаре.

Как ребенок эмигрантов, всю жизнь проживший в бедности и на удалении от передовой цивилизации, о высоких вершинах в образовании и карьере Дэвид мечтать  не мог, да и, в принципе, не пытался. С малолетства он вертелся в родной округе с инструментами в руках - то дров наколоть городским путникам, то забор починить соседке, то помочь старшим стропила установить, то помочь старухе колодец выкопать. Словом, работал Линкольн всегда больше, чем учился. Сказать по-правде, школу он закончил с большим трудом - читать умел, писать тоже, считал неплохо. Но вот загнать себя на занятия и потратить на них весь день вместо того, чтобы деньги зарабатывать - это было для него и роскошью и непосильной задачей.

Тем не менее, спустя два года после окончания школы, он все-таки поступил в строительный колледж на направление столярного производства, и, более того, вполне успешно его закончил. Дальше, по всем законам логики, ему следовало найти работу подмастерья где-нибудь рядом с Джуно и прожить остаток своей жизни в счастливом достатке, но лишняя кружка пива и горделивые туристы из Девоншира внесли в судьбу Дэвида свои 10 центов.

Из-за чего в тот вечер началась драка, Линкольн уже и не вспомнит, как, говоря откровенно, не вспомнит и лиц тех многоуважаемых Английских господ, которые пол вечера тер об экологически чистую придорожную пыль Аляски, пока в их конфликт лениво не вмешалась полиция.

"Будь это кто-нибудь из местных Дэви, мы бы и не почесались. Но Сэр Уильям и Мистер Джозеф - ученые, а ты их головы в качестве швабры пользуешь".

Ему впаяли административное, арест и предложили заменить все штрафом. Дэвид, у которого не было денег даже на лишний кусок хлеба, хотел послать их словом покрепче, однако вовремя нашлись умные люди, которые предложили ему сомнительную, но все-таки альтернативу в виде срочного контракта и службы во Въетнаме, длинною в год.

Взвесив три года неволи, против одного с выплатой жалования, Линкольн согласился на предложенные ему условия и уже через неделю проходил скорый курс для новобранцев. Силой он обладал дюжей, здоровьем тоже неплохим, в лидеры не рвался, да оружие ему должны были выдать только номинально - его отряду вменялось заниматься исключительно строительно-восстановительными работами, но...

"Это же война, Дэвид. Не говори мне, что ты надеялся скататься в отпуск и не замарать руки."

Стройкой они действительно занимались, но вовсе не той, о которой им говорили в лагере. 

О той части своей жизни Линкольн старается не вспоминать. Единственное, что он открыто сообщает всем интересующимся, так это то, с какой радостью он ссал на опушке леса на заднем дворе своего дома, - в первый день своего возвращения из тура, - вдыхая запах свежей росы и слушая пение птиц.

Война изменила Дэвида, но скорее внутренне, чем внешне. Он стал молчаливее, задумчивее, холоднее. Все реже улыбался и все чаще стал подолгу проводить в одиночестве.
Бывало, заедет в ближайшую лавку, купит продуктов на неделю, купит материалы, и сидит в своей темной норе - курит, работает. Носа на белый свет не показывает.

Примерно таким его и нашла Анна - первая жена и единственная женщина, к которой у Линкольна когда-то действительно были чувства.

Своей мягкой настойчивостью ей удалось немного вытащить Дэвида из себя и вернуть его в реальный мир. Ее безграничная доброта и легкость были настолько несовместимы с тяготами его внутренних переживаний, что действовали на Линкольна как отвлекающий маневр - подняв глаза на Анну, через мгновение он обнаруживал, то совсем не может вспомнить того, о чем думал всего секунду назад. Они поженились через год после встречи.

А еще через год Дэвид, неожиданно для себя, вдруг стал отцом. Маленького красного создания, которого пока еще сложно было считать человеком.

"Молли... Я хочу назвать ее Молли. Молли Линкольн. Что скажешь?"

Никогда, за всю свою жизнь, Дэвид Линкольн не думал и не предполагал, что можно испытывать что-то подобное - такую пьянящую смесь легкости, восторга, смущения, озадаченности и страха. Никогда бы в жизни Дэвид Линкольн не подумал, что он может так любить.

Рыжая и голубоглазая девочка, так похожая на свою мать, заняла все сердце и все мысли Линкольна. Он изменился. Стал совсем другим человеком. Приветливым, доброжелательным, открытым к людям. И хотя эти изменения давались ему так тяжело, словно он пытался вырваться из собственной кожи, Дэвид ни на секунду не отступался, натягивая на лицо улыбку даже тогда, когда хотелось вгрызаться людям в глотки.

Дочь должна была видеть его сильным и добрым. Именно вместе и никак не по отдельности.

Четыре года жизнь Дэвида была чем-то вроде сказки - он был успешен, он был любим, он был счастлив. Работа спорилась, с женой все было замечательно, а дочь, - час от часа, день ото дня, - придавала Линкольну моральных сил, побуждавших стойко переносить все внезапные тяготы. Все было идеальнее, чем возможно себе представить...

И обрушилось в один момент.

"История стандартная: отец отвлекся на минуту, а когда вернулся - ребенка уже и след простыл."

Молли было четыре и они вместе готовились к дню рождения Анны. Супруга уехала в Палмер по рабочим моментам, оставив дочь с ним, а он...
"Недоглядел." - Корил себя Дэвид, сидя в комнате для допросов, и грубыми пальцами растирал переносицу. - "Она ведь очень самостоятельная девочка. Сама все знает, умеет. Послушная. Она бы никогда, понимаете? Никогда бы просто так никуда не убежала. Ни с кем бы не ушла..."

Они искали ее до наступления морозов. Каждый день прочесывали прилегающие территории, расклеивали листовки, опрашивали соседей, даже оставляли еду в лесу. Все тщетно.
С приходом зимы Дэвиду пришлось признаться самому себе - если его дочь выжила, то только попав в руки кому-нибудь. Если, не приведи Господь, девочка все еще бродит где-то там - свирепая зима Аляски убьет ее если не этой ночью, так следующей.

"Я тебе не эта сморщенная простолюдинка! Если хочешь предаваться самобичеванию - ползи к ней."

Пребывая в шоке от горя, Дэвид Линкольн с трудом осознавал, в какой момент разошелся с Анной и женился снова.
Эта новая супруга, - "сварливая баба", как за глаза называли ее соседи, - была полной противоположностью его первой любви. Властная, грубая, требовательная - она не вызывала к себе ни грамма любви, ни толику уважения и, оборачиваясь назад, Дэвид дивился и сокрушался тому, каким идиотом он был, кода шел с нею под венец, и еще больше дивился тому, как уговорил себя на еще одного ребенка...

Зачать обычным способом у них не получалось - может быть проблема физиологии, а может быть Линкольн сознательно оберегал себя от возможного повторного отцовства. Несколько лет безуспешных попыток, - столь зливших новую супругу и столь выматывавших его самого, - прежде чем он, наконец-то, согласился на крайне дорогостоящую и сомнительную процедуру.

Клиника в Анкоридже согласилась взять их на ЭКО по специальным условиям, ссылаясь на то, что их случай достаточно уникальный, и, если он не против, то часть их анализов будет сохранено для дальнейшего изучения и обучения будущих врачей.

Дэвид не придал этим словам значения. Со дня исчезновения Молли он словно находился в каком-то вакууме - слова и события доходили до него как через толстое стекло, едва слышно и не полностью.

Ему было 36, когда он второй раз стал отцом. Супруга подарила ему двойню - двух здоровых сыновей, о которых любой здравомыслящий отец мог только мечтать. Линкольн же не испытывал ничего, кроме тлеющей у груди печали.

Как и с женой, отношения с сыновьями как-то сразу не заладились. Мальчишки требовали к себе немало внимания, которого Дэвид не мог и не хотел им уделять, требовали немало времени и средств, на которые его едва хватало, требовали перспектив, которых Дэвид не мог им дать, требовали любви, которой у него не было.
Десять долгих лет тянулись вечностью - переваливаясь со скандала на скандал, с истерики на истерику, они пытались создавать видимость благополучной семьи, и все сильнее и сильнее выжирали друг-друга.
Дэвид начал пить, стал уходить из дома, лупить сыновей по поводу и без и прикрикивать на жену, когда та совсем уж теряла совесть.
Дэвид никогда не был набожным человеком, но все эти десять лет он молил Бога только о том, чтобы вернуться в то утро, когда он позволил Молли, - своей маленькой девочке, - сходить в тот злосчастный сарай одной. Молил его о том, чтобы он дал ему второй шанс. Чтобы позволил все исправить.

И Бог услышал его... Услышал ровно так, как он сам слышал всех окружающих - однобоко и урывками.

Когда проблесковые сигнальные маячки патрульного автомобиля замерцали в его окнах во второй раз, Линкольн вспомнил, как уходит из-под ног земля. Вспомнил, что сердце в нем все еще способно чувствовать, а степень самобичевания еще не достигла той степени, от которой окончательно и бесповоротно сходят с ума.

"Мой сын не заблудился, сержант. Это я точно знаю. Молния два раза в одно дерево не бьет - даже не пытайтесь убедить меня в обратном."

Томас Джозеф ехал домой на своем велосипеде. Ехал вместе с братом, как ездил всегда. Он знал дорогу как свои пять пальцев, был, как и его отец, человеком обязательным и не лишенным разума...

Но зачем-то, тем днем, 13 ноября 1997-го, Томми свернул в лес...

Пример игрового поста:

читать

Поздним вечером пятого июня, вернувшийся после долгого служебного дня, лейтенант полиции округа, детектив-инспектор толкнул старую дверь своего дома, и под усталый скрип давно не смазываемых петлей, тяжелой поступью ввалился в холодную и мрачную гостиную, где куда ни кинь взгляд, царил бардак и хаос — тетради и книги были разбросаны по полу, старый деревянный стол заставлен немытыми кружками, по углам и стульям валялись вещи, а на старую продавленную софу было свалено все — от старого, разобранного радиоприемника, до последних журналов по научной фантастике и пары детских игрушек. Усталым движением он опустился на ее край, стянул с себя черные, измазанные в грязи ботинки и с тяжелым выдохом отклонился на кучу отсыревших одеял. Перед глазами у него мерцали радужные блики, а на висках, после четырех кружек крепкого кофе, вздулись вены.
Ему нужен был отдых. Просто смертельно необходим сон.
Шумя собственным дыханием, детектив-инспектор поднялся на ноги, и отталкивая в сторону тетради на полу, побрел туда, что, должно быть, служило уборной в его доме, как вдруг неожиданно его прервала телефонная трель.
Мужчина остановился. Замер на секунду, а после — медленно обернулся на источник сего резкого звука. Белая телефонная трубка, что покоилась на станции, поверх приставленной к стене тумбы и была практически незаметна за стопкой сваленных рядом книг, продолжала настойчиво трезвонить. Детектив, чей взгляд был хмур и мрачен, меж тем не двигался с места, то ли ожидая, что звонок прервется, то ли дожидаясь чего-то еще. Но трель продолжалась. Упрямо, она разносилась по темной гостиной невидимыми волнами, и вынуждала лейтенанта хмуриться все сильнее и сильнее, пока вдруг он не сорвался с места, и резким голосом не воскликнул: "Да?!"
На линии, среди помех и странного, мерцающего гуда, послышался звенящий от возбуждения голос — "Они заберут их! Заберут наших детей!" — Прежде, чем лейтенант успел осмыслить в услышанное, связь вдруг пошла рябью, сменилась писком, помехами, треском и прежде, чем прерваться, до детектива донесся лишь обрывок его имени, и просьба, больше похожая на мольбу — "Спасите их! Спасите моих детей!"
Еще несколько долгих минут лейтенант восклицал вопросы в трубку, пытался перезванивать по последнему входящему, пытался дозвониться до базы и до коллег, но все попытки оказывались тщетными — вечерний ураган повалил дерево на телефонную магистраль, оставив детектива без связи до утра.
Лейтенант не мог уснуть до утра — ворочался среди вещей на своей старой софе, крутился, вертелся, перебирал в голове каждое услышанное слово и пытался понять, отчего тот взволнованный голос был так ему знаком, и почему столь сильно напугал его. Телефонные розыгрыши в их время — едва ли не любимая шутка округа. Люди звонят в полицию, лепечут небылицы, молят о помощи, а потом смеются и бросают трубки. И ведь ничего нельзя с этим сделать — управление отказывается выделять средства на новую станцию слежения, а та старая, что покоится на архивных полках, глубоко в недрах департамента, давно вышла из строя и теперь представляет из себя груду никому не нужного металла, давая возможность таким вот телефонным шутникам безнаказанно творить свои розыгрыши.
Розыгрыш. Вот, чем это было. Обычный розыгрыш заскучавшей молодой парочки, что коротали свой вечер под какой-нибудь фильм ужасов из местного проката фильмов, у которого давно пора отобрать лицензию на осуществление деятельности. Розыгрыш, который так неудачно случился с ним в конце тяжелого длинного дня, настолько изнуряющего и неприятного, что мозг лейтенанта не сразу распознал подвох. Розыгрыш, обычный розыгрыш. Банальная детская шалость... Он убеждал себя в этом до утра, то зарываясь носом в сыроватой ткани подушки, то вскакивая на ноги и начиная расхаживать по гостиной взад-вперед. Розыгрыш. Это должен был быть просто розыгрыш. Дурацкая детская шутка одних лоботрясов о других.
Его разбудил громкий, настойчивый стук в дверь. Столь резкий и требовательный, что он без прелюдий вырвал лейтенанта из трясины вязкого сна и окутал холодом непрогретого дома. Мужчина распахнул глаза, сел и осмотрелся. Нахмурился брови, поднялся на ноги и, преодолев дистанцию, движением бледной жилистой руки распахнул настежь входную дверь.
— Мы думали, ты умер. — На пороге стоял кавалерист — молодой парень, — ни дать ни взять мальчишка, — облаченный по уставу, в дурацкой форменной шляпе. — Я пол дня пытаюсь до тебя дозвониться. Весь телефон оборвал.
— Что-то стряслось? — Лейтенант стянул с придверного крюка затертую парку и набросил ее на свои обнаженные плечи — лето в этом году теплом их не баловало.
— Стряслось ли? Спрашиваешь! Быть может и стряслось. — Он снял дурацкую форменную шляпу, и постучав по ее краям, сбил с нее капли. — Звонили из Талкитны... Вчера вечером пропала дочка фермера из Чейза. Некто Мэгги Уильямс, восьми лет.
— Ребенок? — Уточнил лейтенант озабоченным голосом.
— Это удивление я слышу в твоем тоне? — Юноша, что выглядел весьма беспечно, переступил с ноги на ногу, и с улыбкой деревенского весельчака добавил. — Давай, собирайся уже. Нас вызывают в Управление.

Связь с игроком: лс для игроков, администрации выдам скайп.